Рождественские картинки не о войне.

О тишине.

В Свердловске, в шахтерском сквере, вчера было многолюдно. Праздничные огоньки, заснеженные ели, снеговики, мягкий снег, фонари, освещающие площадь, манят к себе миром и обещанием покоя.Рождество. Люди не пошли в церковь. Одни, потому что не хотят терять остатки веры. Рождество не тот день, когда тебе хочется слышать о героях новороссии, погибели укров и восхвалении Ахметова и Путина. Хочется внутренней тишины и хотя бы мнимого ощущения покоя. Закрыть глаза, подставить его снежинкам и забыть, что война.

А те, кто называет себя истинным православным, в церковь и до войны- то не ходили, чего ж им сейчас там делать. Их «бог» сейчас благосклонен к ним: пришло их время, их власть, их сила.

Это первый Новый год и Рождество, когда в городе, в зоне, стали видны моральные перемены, произошедшие в людях.

Еще год назад между людьми еще не были расставлены блокпосты. Даже зная, кто за кого, они старались убедить, переубедить, навязать свою точку зрения, высказать аргументы. Еще пытались сохранить какой-то мнимый мир, какие-то отношения, какой-то баланс. Но ложь пропагандистов становилась все очевиднее, жизнь становилась все тяжелее. Обещанной победы не дождалась ни одна из сторон. И тогда между людьми выросли блокпосты.

Именно между людьми. 2015 еще встречали семьями, еще ходили в гости, поздравляли соседей и коллег. К 2016 подошли с полным осознанием того, что «так как раньше» уже не будет. Ни в стране, ни на Донбассе, ни между людьми.

Все знают, кто за кого. Кто чью сторону принял в этой войне, даже не покинув зону, даже не пойдя в ополчение. Если люди молчат, их все равно выдает взгляд. У одних он полон презрения к «проигравшим», у других…Нет, они не чувствуют себя проигравшими, скорее, заложниками, и взгляд их не потух, наоборот, стал тверже. Просто они не смотрят в сторону «победителей». Так проще. Никто не хочет нарушать внутреннюю, редкую тишину.

О вере.

Там, в зоне, люди перестали ходить в церковь. Говорят, что устали. Устали от великих православных праведников, в которых внезапно превратились вчерашние соседи, родственники и коллеги. Устали от исходящей от них агрессии, с которой они говорят о любви и мире. Устали от гневных, разоблачающих проповедей священнослужителей, вопиющих: кто против Путина, тот за сатану, кто против Ахметова, тот за сатану, кто против России, тот за сатану….и так до бесконечности. В риторике меняют только фамилии местных героев. В местных церквях уже не молятся о здравии Гиркина и Мозгового, Гайдея и Дремова. Это уже табу, политические нюансы вносят в молебен свои коррективы.

Помолимся о здравии святейшего Патриарха…о великодержавном правителе…о могуществе великой и нерушимой России и Новоросии,- звучит в полупустой предрождественской церкви зычный голос отца Александра, в миру и по списку общественного движения «Мир Луганщине» Парфенову. Экс-шахтер, экс-парторг, экс-комсомолец, экс-бригадир, экс-член Партии Регионов. В 90-е, когда на бунт поднимались шахтеры, он осаждал их пыл, гневным «окститесь, рабы Божии» и молился о здравии «отца города, генерального директора ГП «Свердловантрацит» Горового», который вырезал шахты на металлолом. И тогда и сейчас «рабы» внимали и слушались. Он ведь свой парень, из народа. Правда, сейчас в церкви одни старушки, вдовы, в черных одеждах, да местные блаженные, количество которых за время войны выросло втрое. Не хотят шахтеры ходить в церковь. Слишком много в ней войны и слишком мало Бога.

О Рождестве

Давала себе сто обещаний, зароков и обетов не плакать. А слезы побежали. Сами. К нам приходили колядовать нынешние одноклассники Мирославы. Да и сама убежала с детьми. Готовилась неделю. Учила песни. Стеснялась. Убегала в сарай и пела там тихо, «Радуйся земле». Приходила, а в глазах слезы. Спрашиваю, мол, чего ты. Говорит: «Мама, я не знаю. Не хочу, а слезы бегут. Как я пойду колядовать, когда я такая». Успокоила. За ней пришли друзья, и она убежала, радостная и счастливая. И вернулась такая. Это лучшее Рождество в моей жизни,- сказала дочка, - оно настоящее.

И к нам домой пришли дети. Не много стесняющиеся, раскрасневшиеся на морозце, заснеженные, с росинками растаявшего снега на ресницах. И с колядками. Тонкие детские голоса благословили наш новый дом. Это так значимо, так важно, так жизненно необходимо, чтобы тебе сказали «Христос народився, славимо його». Когда в рождественский вечер ты слышишь, пожелания и утверждения, что Он родился на земле, мягким, родным украинским говором, приходит осознание жизни, любви и веры. Мы будем жить! Христос родился для нас.

Горят свечи, подаренные мне друзьями. На столе кутя, приготовленная мамой. На окнах звездочки, вырезанные детьми. И песня. В доме, вокруг дома. Живет село. Живет Украина. Падет снег, мерцает. Парит над миром настоящая, живая, колядка, из души, с верой и любовью, которую тебе поют дети. Мир! Именно сегодня и сейчас я увидела его таким, как мечталось.

А внутри, все равно война. Но другая. Осознание. Хотя, я думаю, что это уже констатация факта. Мы разные. И «тут», «там», «до войны» уже никогда не уйдут из жизни. Тут дети поют, а там…просто молча, носят кутю, в надежде на щедрый подарок пьяного шахтера. Там я не любила праздники, из-за пьяной толпы, как обязательного атрибута, из-за вот этих, молчаливых детей, сующих тебе пол-литровую банку с кашей с одной ложкой. Сегодня первый раз я увидела Рождество. О чем думалось? Я хочу, я загадала, чтобы там, где Донецкая и Луганская, где степи и ветра, люди смогли пережить эти чувства, когда к тебе в дом в свят вечер приходят сияющие, чистые, запорошенные снегом, как перьями ангелов, дети, возвещающие благую весть и укрепляющие твою веру.

Нет жизни без корней и традиций. Если люди теряют веру, память, забывают свои корни, подменяют веру подслащенной растаявшими карамельками кашей, тогда война. Война, как уравнение, до степи, до ветра, до пустыни…

О традициях

Дай Бог, кумовьям всего, что хорошего, что есть в мире. Смогли. Просто взяли и смогли. Несмотря на расстояния, ветер, снег, непогоду и войну. Взять санки, заварить степной чай и поехать в наше село кататься с горки.

Мы так делали каждый год. Сколько знаем друг друга, сколько помним. Новый год праздновали каждый в своей семье. Это семейный праздник. А вот Рождество. Ух! Наше село стоит в балке. Так называют степь, разрезанную холмами и буераками. Я всегда с гордостью говорила: наши курганы, как грудь земли-красавицы. Пышные, округлые, упругие. Дачу на окраине села, мы купили не случайно. Наш дом, последний в селе. Перед ним, степь. От окон дома и до самого рассвета. Чуть дальше по балке,-родник. Возле него самый большой курган. Вот с него мы и катались. Когда на старых, кованых санях, купленных у соседа за бутылку. Когда на картонке или пластике (это уже для экстрима). Скользкий пластик разгоняет тебя с кургана так, что захватывает дух, и ты летишь на вершину второго кургана. Ночью, это просто восхитительно, так как ты летишь в темноте, вперед, ввысь, к звездам.

В детстве, мы катались с поселкового кургана, который возвышается на шахтерском поселке 1-2 Свердлова. Но, потом там натыкали пивнушек, где за стаканчиком разбавленного водкой пива коротали праздник посельчане. Иногда, к нам, детям, присоединялись и взрослые. Но тогда мы уходили, это уже было опасно. В пьяном угаре, они часто не замечали более слабых, и могли просто налететь на детвору.

Мы выросли, и рождественские катания ушли в прошлое. Мы их возродили уже для своих детей. Звенит в телефонной трубке голос кумы: «Лечу!». И я лечу вместе с ней с кургана, что в степи за селом. А потом чай. Пили чай по телефону тоже вместе. Я знаю, что и для них он был солоноватым от слез. Но пусть это будет нашей тайной. Мы смеялись и поздравляли друг друга с «Різдвом Христовим», пели колядки. В степи и селе нет доносчиков и МГБ ЛНР. Это теперь наша территория свободы. И снег, и звезды, и луна, и даже ветер, качающий степные и каневские акации был единым для нас. Радуйся земле, Христос народився!