Мистика

Алина Кулик ездила с гуманитарной миссией на Луганщину, по родным селам. Мы с ней познакомились на первой встрече, в декабре. Смотрю, в зале девушка плачет. Я уже про войну перестала рассказывать, а она все равно плачет. А после встречи подходит и говорит: «Я землячка, с Провалья!». Теперь вот вместе с землячками из «Ковчега» и помогаем родным селам. 

Звонит и говорит: «Лена, еду возле твоего села. Все, как ты рассказывала. По обе стороны дороги желто-голубые остановки, между ними блок-пост и на первой букве называния наш, украинский, жовто-блакытный нарисован». 

А как иначе. Все, как описывала. Правда надписи «Слава Украине» и «Пошли на…со своей новоотбросией» то и дело закрашивают. Закрашивают, а они появляются. Их снова закрашивают. А они снова появляются. Мистика.

Многие мои друзья и читатели думают, что мое село с первого дня войны было патриотичным. Нет. Обычное село. Здесь не понимают слова «патриотизм». «Ну, це шото политическое»- говорят селяне или «це шото западэньськое».

Вот. О западэньськом. Чувствую, как встрепенулись любители доказывать, что люди на Донбассе ненавидят Западную Украину. Западеньське-это зарубежное. Так у нас называют импортную технику, кино. Например, «а ты який холодильник купил, наш, чи западэньський?» или «кино смотрел вчера, нормальнее таке, западэньське, усех убили, один дурень выжил», «от триклята техника, ничого по нашому не написано, все на западэньський, поди, разберись, чего она хочет». 

А знаете, какой фильм у нас в селе старики любят? «Про крутого мужика, шо не обделався». Угадали? Нет? Даю наводку. Фильм многосерийный и западэньський. Вторая серия «Не, ну реально мужик крутый, в таке встрять и не обделаться» еще одна серия «Когда ж вин обделается, бо я ще прошлый раз обделався». Да,да, это «Крепкий орешек». Когда Кузьмичу и Иванычу внуки «тырнет» провели и домашний кинотеатр поставили, то у нас в селе «посиденьки» начались, наша бой-пенсия такого насмотрелась, жуть. Хотя, это потом на войне пригодилось. Ну, об этом чуть позже. Хочу все по порядку рассказать. Сейчас о патриотизме. Ну, нет его в селе. Нет.

Не расскажут вам здесь историю Украины, не знаю, кто такой Бандера (и шо им усьо пужають, надоели уже, хоть бы раз сказали хто такой, шо делал), не споют полностью Гимн, может так, только первые строки. Но в домах вышитые рушники. А в орнаменте на домах желто-голубые тона. Не из-за патриотизма, нет, просто здесь любят вышивать, и цвет селянам нравится, солнечный, яркий. 

Когда начали перекрашивать буквы в названии города на триколор, то люди возмутились «чого було трогать, веселенько було, яркенько, а намазали, як обшивка у гроба, тьху». 

Когда снаряд попал в остановку, то рядом стоящих на блок-посте ополченцев заставили её отремонтировать и покрасить «як было, бо ваши оте бело - красные полосы тоску наводять и в тумане не видно, ще хтось влетит, а так яркенько, видно далеко, хай буде, как было». 

Наше село славится на весь город своим Хрещатыком. Так и говорят, наш Хрещатык. Не потому, что люди любят Киев, а потому, что в селе больше 50 каштанов. Вот и прижилось название. Весной, просто волшебство. Свадебные кортежи любят к нам заворачивать, фотографироваться.

Когда поставили первый блок-пост, то ополченцы хотели срубить каштаны на дрова. Что тут началось. «Да я тоби за каштаны цей блок-пост не только з землею зравняю, я вас сам на дрова покрошу»- орал председатель,- «Не вами сажено, не вам рубать. Эти каштанам на день рождения села сажали, не дам, хоть стреляй». Стрелять не стали, каштаны не трогают. В селе чистота, деревья выбеленные, бордюр тоже.

Когда начиналась война, в селе тоже о разном говорили. И ссорились, и спорили, но без обид и драк. И пенсию хотели, и чтобы порядок был, и чтобы власть не крала, и чтобы дороги сделали, но больше боялись, чтоб чего плохого не было, потому что «це погано, колы розвалюють страну, розвалить це раз плюнуть, стоить потом довго придется». 

Я думаю, что поворотным в истории села было первое собрание, сходка. Причина сходки была тревожная и даже страшная.

Дело в том, что в селе сразу, когда началась заваруха, появилось кубло махновцев. Ополчению они не подчинялись, мотались по селам, грабили. Пьянь одна, наркоманы, и местные, и приезжие появились. На селе, привыкшем к размеренной, тихой жизни, стало неспокойно. А ведь, раньше, уходя в огород или к соседям, дом не замыкали.

От этих, как их называли махновцев, все старались держаться подальше. Хотя местные к ним примкнули, но в основном из барыг, так у нас называют алкашей.

Моя кума, как-то вышла в огород, май месяц был, в огороды у нас в степь выходят, в поля. И тяпает себе тихонько. Вдруг кто-то хватает ее за горло и начинает душить, халат рвет. Она потом рассказывала, что такой страх был, что не помнит, чтобы кричала. Вроде и кричала, а голоса не было. Начала она бороться с насильником, повернулась, а это один из наркоманов-махновцев. С автоматом. Ей совсем плохо стало. Говорит, борюсь с ним, а в глазах темно. Вдруг, раз, насильник Пашка, обмяк и упал, а за ним сосед стоит с дрыном, так у нас называют любую тяжелую палку. Кричит ей, Валька, побежали. Он потом тоже рассказывает, что, мол, в поле порался, так у нас называют работу, вдруг сзади кто-то ему пинка под зад, он обернулся, нет никого, а через три огорода соседку отморозок к земле давит. Он за дрын и…

Это был предел терпения. Собрали сразу сход. Вызвали коменданта, председателя. Я приехала. Кума дрожит, просит, Лена, Христом Богом молю, молчи, не надо, всех ведь положат. Шушера эта, так у нас называют люмпен, пришла, поигрывая автоматами. И сразу начала с нападок, мол, сами виноваты, тяпаете в неправильной, завлекающей позе, ходите на каблуках, накрашенные, а надо, как раньше на Руси, юбка до полу, глаза додолу. Нашлись и те, кто с ними согласился, мол, завсегда в насилии баба виновата, завлекает, а власти надо помогать, содействовать. Может у Пашки помутнение через неопохмел, так надо было Валентине опохмелить страдальца, чарку поднести, покормить, и конфликт бы решился.

И тут, скорее всего от этой поддержки, Пашку и понесло. Он говорит, что да, мол, надо привыкать к новой власти, поддерживать ее всячески. Мол, все, он вводит новые законы, теперь село будет ему и коменданту платить десятину, поставлять ко двору оброк, девок молодых и вообще, он теперь на селе и милиция, и полиция, и власть, и председатель, и мать родная, и Господь Бог. 

-Едрить, полицаи на селе, - выдохнул Кузьмич, схватившись за сердце, война, бабы. Война!

В один миг село сразу стало аполитичным, мужики посуровели, бабы замолчали и вытерли слезы. На глазах люди менялись, у них, как пелена с глаз падала. Даже подпевалы округили глаза и закрыли рты. Оброк, полицай и новшества от новой власти людям не понравились. Разговоры о поддержке ополчения в селе закончились. Только, кто заговаривал о «вот придет Россия и будет» предупреждали тихо, без политики, патриотизма, так, в ухо за углом дадут, и все. Против махновцев началась тихая партизанщина. Как сказали старики, «ежели у нас оружия нет, это еще не значит, что село ихнее».

Не буду рассказывать все военные тайны, но у нас сгинуло 3 полицая. Один, выжил, только почки лишился. Про село пошла недобрая молва, мол, ведьминский край. Полицаить там больше никто не хочет. После того, как там еще чуть осетинов змеи потрепали, а потом анаконда-людоед русских секретчиков чуть не съела, военные на селе поставили «крест». В том смысле, что его просто стали обходить внимание и забыли к нему дорогу. Да и блок-постовые постепенно разъехались. 

А после того, как село пережило обстрел «Градами» и люди увидели, кто и откуда по ним стреляет, то разговоры о братском народе прекратились. 

«Треба шото с этим делать, бо без государства життя не буде»- решили старики. Но, что они могли сделать против вооруженных бандитов, соседей, приезжающих на «Искандерах», пьяни, рыскающей по селам на переделанных под тачанки «джипах»…Тогда решили, жить так, «чтобы после войны не было стыдно в глаза людям дывытысь». 

С одной стороны села, знак «заминировано», с дрогой стороны села знак «заминировано». Местные в курсе. Не местные обходят село десятой дорогой. Так и живут. 

Некоторые истории из жизни села я вам уже рассказывала. В историях «Про блесну», «Про бычка», «Про разминирование», «Пенсионные мудрости». Все герои или их прототипы, слава Богу, живы. Не все остались жить в селе. Если кому из молодежи удалось вырваться из зоны и устроить жизнь на новом месте, забирают стариков. Новые истории еще расскажу. 

Пока стоят наши села. Хотя сев не начался. Озимые отсадили, но 30% от пахоты. Яровых сеют только 20% от ежегодного. Селяне говорят о надвигающемся страшном голоде, так как у людей нет денег, чтобы кормить скотину, сажать и сеять. Фермера сворачивают работу, не продали прошлый урожай, нет кредитования, стада угоняют мародеры.

Старики уезжать не хотят. «Умирать так здесь, на родной земле»- это слова каждого пожилого человека. Молодежь гонят прочь из зоны: «Хоть вы, дитки, живи останьтесь». Но рассаду сажают, и степям улыбаются, ведь степи сейчас голубые от пролесков, которые, как волны колышутся под весенним солнцем. Еще чуть-чуть и откроет свои солнечные глазки калюжница, и станет совсем тепло на душе, ведь глаза будет радовать голубое небо и золотистые от цветов адониса и калюжницы степи. 

«Ожива земля, просыпаеться»- улыбаются старики – «То ще й мы поживемо, поборемось». 

А земля она ведь все чувствует. Я это уже видела. Тогда в обстрелы. Мистику земли, мистику села. Что-то необъяснимое и непостижимое, что защищало нас. Как тот пинок под зад соседу, который, возможно, спас жизнь моей куме. От кого он?

Вот о мистике земли и будет мой новый рассказ…