И если бы эта иллюзия не убивала…
Осколки!
В самом начале войны над этим хотелось просто посмеяться. По-дружески посмеяться, как над розыгрышем, неумело состряпанным твоими старыми друзьями, вдруг решившими вспомнить детство. Сейчас эти иллюзии пугают.
Может потому, что их пересказывают нервным шепотом, вздрагивая и задыхаясь от эмоций и своего же голоса.
– В Одессе сожгли всех дедов Морозов, – говорит мне соседка подруги, у которой я остановилась. – Согнали во дворец культуры и подожгли…
Она задыхается, сглатывает нервный ком и заглядывает тебе в глаза, ожидая, и даже показывая всем своим видом, чтобы ты кивнула в ответ. При этом она еще почему-то принимает странную позу старухи, горбится, как бы кланяясь перед тобой, раскачиваясь на носках туфель.
Ты смотришь снизу вверх. Уставшим взглядом. За три дня в зоне ты устала так, что отдала бы все за возможность открыть глаза в твоем уютном Каневе. Почему в этом иллюзорном мире нельзя перемещаться во времени и пространстве, – нервно думаешь ты, слушая полушепот-полубред.
– Вот ты же была там, – «там» – обязательно шепотом и оглядываясь, так делают здесь все, пересказывая новости об Украине. – Я понимаю, вам запрещают говорить, но скажи, ведь Дедов Морозов сожгли, да?!
– Зачем,– я резко отвечают вопросом на вопрос. Я изначально давала себе слово молчать и не вступать в полемику, но…
Зачем?
Вопрос повисает в воздухе. Она смотрит на меня, с удивлением, брезгливостью и презрением.
У нее высшее образование. Она учитель физики. Я это помню. Как и то, что она на три года младше меня. То есть у нас должно быть равное восприятие мира. Где-то на интеллектуальном уровне, думается мне.
– Ну, как,– она растеряна,– ведь на Украине же запретили Новый год. И шампанское. И куранты. И Дедов Морозов. Поэтому всех их поймали в Одессе и сожгли.
– Кто? – спокойно реагирую я.
Странно, но нервничает она, а не я. Она задыхается так, что… я начинаю думать, не забыла ли я положить в сумочку «Бисепрол», который мне выписывали от стенокардии. Вот так же задыхалась я, когда доказывала в Черкасской области новому соседу, что наш город обстреливали со стороны РФ, что напала на нас Россия, нищая, коррупционно-бандитская страна, где люди просто прозябают, не видя ни качественных продуктов, ни медицины, ни свободы. Он мотал головой, убеждая меня, что это мы напали на мирный народ братского Украине Донбасса, который защищает Россия и Путин.
Это накрывает тебя с головой, как в детстве, когда ты не можешь внятно пояснить, что тебе нужно, тебя не понимают и единственное, что тебе остается, слезы.
Один раз я так же задыхалась, когда на меня орала соседка из-за того, что кто-то оборвал ее яблоки в саду. Я была малюсенькая, тоненькая и едва могла достать до середины забора, не то, чтобы до веток. А еще меня учили не брать чужого, и… В общем, я просто попалась ей на глаза, когда вышла на улицу с яблоком из своего сада. Она кричала так, что мне было стыдно и страшно, я попыталась, что-то пояснить в свою защиту и начала задыхаться. Страшное чувство безысходности это, а не стенокардия.
– Я читала, – кричит мне соседка на ухо, – читала. Вы все скрываете. Вас зомбируют. На сайте было… и в газете было. Всех Дедов Морозов сожгли в Одессе. Вы, – она глотает воздух, слова, слезы, – вы все уничтожили своим Майданом. Я зарплату получала… Путевки на море… А теперь? Вы все забрали… И Новый Год. И Дедов Морозов… Мы не сдадимся. Донбасс не поставить на колени. И у нас куранты. И йолка, – она так долго тянет «й», что задыхается еще сильнее. – Да! Наша йолка. И никогда по– вашему. Почему ты уехала? Что, долларов захотела? А у нас Деды Морозы. И Одесса не покориться! А вы всех согнали… Дедов Морозов… и сожгли!
Я не мешаю ей выговориться. Это, важно для них. Чтобы их слушали. Она повторяет и повторяет слова по кругу. Наслаждается своей иллюзией. Страдает в ней. Ищет в ней виновных. Ограждает себя от своих страхов и решений. Мешать нельзя. Нужно ждать. Когда она начинает затихать, перестает кричать, и начинает морщить переносицу, как бы размышляя над моим молчанием, я тихо говорю:
– Это не правда! Дед Мороз один! Понимаете, один! Его нельзя согнать в кучу и сжечь. Он же из снега, мороза. Стукнет посохом, и все замерзнут вокруг. Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная? – я улыбаюсь, наслаждаясь своей иллюзией, миром сказки и гармонии. В этом мире нужно жить только так. Тихо. Задумчиво. Не выходя из своего круга. Круга своих иллюзий. – Он жив! Дед Мороз! Приходил! И подарки были, и йолка в школе!
Йолка подчеркнуто – по их или на их языке. Для меня уже давно «мы» и «они». Так что по-ихнему, это вполне современно. Пусть так!
Я беру ее за руку.
– Чучело сожгли. Чиновника. Борьба с коррупцией, – я говорю медленно, глядя ей прямо в глаза. Я знаю, что должна оставить ей иллюзию, иначе, иначе – беда. Она, зациклившись на своем разбитом горе, что не доказала мне свою правду, возненавидит меня, соседку у которой я остановилась, и напишет донос. Так нельзя! Нужно разбивая ее иллюзию оставлять там хоть что-то. Зерно. Осколки… Знаю, наверное, это плохо, но зато безопасно. – Сейчас в Украине так с коррупцией борются. Акция такая. Вот, например, украли гуманитарку чиновники, продали гуманитарные лекарства или продукты, люди собираются, жгут чучело. Чтобы чиновник испугался. Может, кто чучело в красный халат из секонд-хенда замотал, ох, – вздыхаю я, – вот и попутали с Дедом Морозом. А его чего жечь?! – смеюсь,– он же подарки носит.
Я улыбаюсь. Тихо жму ее руку. Поглаживаю. Она улыбается.
– Вот идиоты, пишут всякую дрянь, а я не спала, плакала, – тихо, уставше, сломлено. – А вот не чучела нужно, а чиновников, их самих жечь, – говорит она уверенным и поставленным голосом учителя.
Я киваю.
Мы расходимся тихо, каждый в свою иллюзию. Это безопасно. Каждый из нас удовлетворен своим миром. Сказкой. Иначе здесь не выживешь. Любой спор, любая разбитая иллюзия – и ты в подвале «мгб», если не хуже.
Через день, сидя на балконе, где у моей гостеприимной хозяйки сад-оазис и Фейсбук, я удовлетворенно слушаю, как где-то внизу возникает новая иллюзия:
– Да не все так плохо в той Украине. Там чиновников жгут. Да, проворовался – на костер!
– Варвары какие-то, майдауны, хорошо, что мы от них отделились! Людей жечь. Они и нас сожгут.
– Нас-то зачем? Мы что чиновники? А чиновников нужно, воруют и воруют, сколько можно, и не нахапаются никак!
– А чего хорошего у нас? За пенсией к ним. За лекарствами к ним. За продуктами к ним!
– Ой, тебе хорошо, у тебя машина, хоть бы нас раз отвезла. Живете, как кот в масле, две пенсии ты получаешь, две муж, мать твоя да его, это можно уже и виллу возле Обамы купить. А все равно укропы – варвары. По-закону надо!
– Ага, по-закону. Он у нас гуманитарку… Вы видели? Я нет! Только по телевизору да в газете: Россия дала, Россия дала… Кому, где? Все знают, что Плотницкий с женой ворует, рожу нажрал. Вот его бы на костер.
– Это да! Этого надо. Я в больнице лежала, все лекарства свои, а где русские, где гуманитарные? Жечь надо. Тогда и порядок будет.
– Да, Сталина на них нет.
– На кого? На тех, кто палит или на тех, кто ворует?
– Тю, запутала уже.
– А на Украине ж Сталин вроде бы запрещен?
– Так если чиновников на костер, значит, не все так плохо?!
– Ой, задолбали вы уже этим – на Украине запрещен… Наслушаетесь чуши и дурь порете… Деда Мороза уже запрещали, а он…Жив! Вот так-то!
В самом начале войны над этим хотелось просто посмеяться. По-дружески посмеяться, как над розыгрышем, неумело состряпанным твоими старыми друзьями, вдруг решившими вспомнить детство. Сейчас эти иллюзии пугают.
Может потому, что их пересказывают нервным шепотом, вздрагивая и задыхаясь от эмоций и своего же голоса.
– В Одессе сожгли всех дедов Морозов, – говорит мне соседка подруги, у которой я остановилась. – Согнали во дворец культуры и подожгли…
Она задыхается, сглатывает нервный ком и заглядывает тебе в глаза, ожидая, и даже показывая всем своим видом, чтобы ты кивнула в ответ. При этом она еще почему-то принимает странную позу старухи, горбится, как бы кланяясь перед тобой, раскачиваясь на носках туфель.
Ты смотришь снизу вверх. Уставшим взглядом. За три дня в зоне ты устала так, что отдала бы все за возможность открыть глаза в твоем уютном Каневе. Почему в этом иллюзорном мире нельзя перемещаться во времени и пространстве, – нервно думаешь ты, слушая полушепот-полубред.
– Вот ты же была там, – «там» – обязательно шепотом и оглядываясь, так делают здесь все, пересказывая новости об Украине. – Я понимаю, вам запрещают говорить, но скажи, ведь Дедов Морозов сожгли, да?!
– Зачем,– я резко отвечают вопросом на вопрос. Я изначально давала себе слово молчать и не вступать в полемику, но…
Зачем?
Вопрос повисает в воздухе. Она смотрит на меня, с удивлением, брезгливостью и презрением.
У нее высшее образование. Она учитель физики. Я это помню. Как и то, что она на три года младше меня. То есть у нас должно быть равное восприятие мира. Где-то на интеллектуальном уровне, думается мне.
– Ну, как,– она растеряна,– ведь на Украине же запретили Новый год. И шампанское. И куранты. И Дедов Морозов. Поэтому всех их поймали в Одессе и сожгли.
– Кто? – спокойно реагирую я.
Странно, но нервничает она, а не я. Она задыхается так, что… я начинаю думать, не забыла ли я положить в сумочку «Бисепрол», который мне выписывали от стенокардии. Вот так же задыхалась я, когда доказывала в Черкасской области новому соседу, что наш город обстреливали со стороны РФ, что напала на нас Россия, нищая, коррупционно-бандитская страна, где люди просто прозябают, не видя ни качественных продуктов, ни медицины, ни свободы. Он мотал головой, убеждая меня, что это мы напали на мирный народ братского Украине Донбасса, который защищает Россия и Путин.
Это накрывает тебя с головой, как в детстве, когда ты не можешь внятно пояснить, что тебе нужно, тебя не понимают и единственное, что тебе остается, слезы.
Один раз я так же задыхалась, когда на меня орала соседка из-за того, что кто-то оборвал ее яблоки в саду. Я была малюсенькая, тоненькая и едва могла достать до середины забора, не то, чтобы до веток. А еще меня учили не брать чужого, и… В общем, я просто попалась ей на глаза, когда вышла на улицу с яблоком из своего сада. Она кричала так, что мне было стыдно и страшно, я попыталась, что-то пояснить в свою защиту и начала задыхаться. Страшное чувство безысходности это, а не стенокардия.
– Я читала, – кричит мне соседка на ухо, – читала. Вы все скрываете. Вас зомбируют. На сайте было… и в газете было. Всех Дедов Морозов сожгли в Одессе. Вы, – она глотает воздух, слова, слезы, – вы все уничтожили своим Майданом. Я зарплату получала… Путевки на море… А теперь? Вы все забрали… И Новый Год. И Дедов Морозов… Мы не сдадимся. Донбасс не поставить на колени. И у нас куранты. И йолка, – она так долго тянет «й», что задыхается еще сильнее. – Да! Наша йолка. И никогда по– вашему. Почему ты уехала? Что, долларов захотела? А у нас Деды Морозы. И Одесса не покориться! А вы всех согнали… Дедов Морозов… и сожгли!
Я не мешаю ей выговориться. Это, важно для них. Чтобы их слушали. Она повторяет и повторяет слова по кругу. Наслаждается своей иллюзией. Страдает в ней. Ищет в ней виновных. Ограждает себя от своих страхов и решений. Мешать нельзя. Нужно ждать. Когда она начинает затихать, перестает кричать, и начинает морщить переносицу, как бы размышляя над моим молчанием, я тихо говорю:
– Это не правда! Дед Мороз один! Понимаете, один! Его нельзя согнать в кучу и сжечь. Он же из снега, мороза. Стукнет посохом, и все замерзнут вокруг. Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная? – я улыбаюсь, наслаждаясь своей иллюзией, миром сказки и гармонии. В этом мире нужно жить только так. Тихо. Задумчиво. Не выходя из своего круга. Круга своих иллюзий. – Он жив! Дед Мороз! Приходил! И подарки были, и йолка в школе!
Йолка подчеркнуто – по их или на их языке. Для меня уже давно «мы» и «они». Так что по-ихнему, это вполне современно. Пусть так!
Я беру ее за руку.
– Чучело сожгли. Чиновника. Борьба с коррупцией, – я говорю медленно, глядя ей прямо в глаза. Я знаю, что должна оставить ей иллюзию, иначе, иначе – беда. Она, зациклившись на своем разбитом горе, что не доказала мне свою правду, возненавидит меня, соседку у которой я остановилась, и напишет донос. Так нельзя! Нужно разбивая ее иллюзию оставлять там хоть что-то. Зерно. Осколки… Знаю, наверное, это плохо, но зато безопасно. – Сейчас в Украине так с коррупцией борются. Акция такая. Вот, например, украли гуманитарку чиновники, продали гуманитарные лекарства или продукты, люди собираются, жгут чучело. Чтобы чиновник испугался. Может, кто чучело в красный халат из секонд-хенда замотал, ох, – вздыхаю я, – вот и попутали с Дедом Морозом. А его чего жечь?! – смеюсь,– он же подарки носит.
Я улыбаюсь. Тихо жму ее руку. Поглаживаю. Она улыбается.
– Вот идиоты, пишут всякую дрянь, а я не спала, плакала, – тихо, уставше, сломлено. – А вот не чучела нужно, а чиновников, их самих жечь, – говорит она уверенным и поставленным голосом учителя.
Я киваю.
Мы расходимся тихо, каждый в свою иллюзию. Это безопасно. Каждый из нас удовлетворен своим миром. Сказкой. Иначе здесь не выживешь. Любой спор, любая разбитая иллюзия – и ты в подвале «мгб», если не хуже.
Через день, сидя на балконе, где у моей гостеприимной хозяйки сад-оазис и Фейсбук, я удовлетворенно слушаю, как где-то внизу возникает новая иллюзия:
– Да не все так плохо в той Украине. Там чиновников жгут. Да, проворовался – на костер!
– Варвары какие-то, майдауны, хорошо, что мы от них отделились! Людей жечь. Они и нас сожгут.
– Нас-то зачем? Мы что чиновники? А чиновников нужно, воруют и воруют, сколько можно, и не нахапаются никак!
– А чего хорошего у нас? За пенсией к ним. За лекарствами к ним. За продуктами к ним!
– Ой, тебе хорошо, у тебя машина, хоть бы нас раз отвезла. Живете, как кот в масле, две пенсии ты получаешь, две муж, мать твоя да его, это можно уже и виллу возле Обамы купить. А все равно укропы – варвары. По-закону надо!
– Ага, по-закону. Он у нас гуманитарку… Вы видели? Я нет! Только по телевизору да в газете: Россия дала, Россия дала… Кому, где? Все знают, что Плотницкий с женой ворует, рожу нажрал. Вот его бы на костер.
– Это да! Этого надо. Я в больнице лежала, все лекарства свои, а где русские, где гуманитарные? Жечь надо. Тогда и порядок будет.
– Да, Сталина на них нет.
– На кого? На тех, кто палит или на тех, кто ворует?
– Тю, запутала уже.
– А на Украине ж Сталин вроде бы запрещен?
– Так если чиновников на костер, значит, не все так плохо?!
– Ой, задолбали вы уже этим – на Украине запрещен… Наслушаетесь чуши и дурь порете… Деда Мороза уже запрещали, а он…Жив! Вот так-то!
Немає коментарів:
Дописати коментар