Я не понимаю, почему люди не любят осень,- думала она, сидя на подоконнике,- ведь это самое прекрасное время, чтобы смотреть на мир, закутавшись в теплый плед и грея руки о чашку с чаем.
Она с детства любила вот так, глядя в окно, смотреть на меняющиеся картины жизни, которые, как кадры кинофильма пробегали за стеклом. Это был ее, и только её мир.
Поэтому, когда она выросла, оставила за собой право обустроить широкое и уютное Место Созерцания, чтобы мечтать, гладить кота и пить чай. И хотя рядом стояло не менее удобное кресло, оно больше служило временным убежищем для когтистого друга и шерстяного одеяла. Как только она попадала на подоконник и погружалась в плед, кот сразу перебирался из кресла к ней. Так они и сидели, молча слушая музыку капель дождя, саксофоны водосточных труб, флейту ветра и скрипки спешащих в темноту ночи машин.
- Я люблю осень,-сказала она коту, успевшему занять свое законное место на краю пледа, - в ней есть чудо, как в каждом творении, как в самом сотворении мира. Чудо ожидания чуда. Не правда ли, мой друг? Это так прекрасно- ожидание и рождение сказки, её предчувствие, предвкушение. Ах, мой друг, ведь именно осенью Золушка поехала на бал. Да, да! Именно осенью!
Кот с удивлением посмотрел на неё
-Ага, вот и ты попался. Не знал, не знал, я вижу. «Фея прикоснулась волшебной палочкой к тыкве и превратила её в карету»… понимаешь, к тыкве,-она почесала рыжего красавца за ухом,- а тыквы поспевают осенью. Ты видел тыкву на грядке весной? Нет! То- то же.
- А туман?! Как же я люблю туман,-продолжала она, глядя в окно и поглаживая собеседника, - он похож на серый, пуховый бабушкин платок. В детстве я сидела, укутавшись в него, и слушала сказки. Шум дождя за окном, как хороший аккомпаниатор, сливался с бабушкиным голосом, не заглушая, а подчеркивая его мелодичность. Нет, нет, ты не можешь помнить,- пояснила она, глядя в желто-зелёные кошачьи глаза,- тогда тебя еще не было со мной. Бабушка не умела читать, поэтому она рассказывала сказки, глядя на картинки, рисуя мне происходящее в книге. Про книгу она говорила «дывысь», не читай, а «дывысь». С тех пор я смотрю книги как фильм, впитывая их запах и звуки. Лучшее время смотреть книги-это осень.
Мир, приглушенный туманом и убаюканный дождем, уже не звенит нервом движения, а парит дымкой над кружкой чая, и свернувшись комочком, - она, рассмеявшись, обратилась к коту, разлегшемуся в ногах,- позволяет гладить себя, слушая твой голос.
- Ах, мой друг, как же я люблю осень,- она поставила чашку возле своего друга, освободив руки, и вскинула их вверх, изящно выгнув кисти, как балерина, собирающаяся сделать па- де- де, - я люблю слушать мелодию падающих листьев и смотреть на их последний танец. Люблю шорох дождя, который укутывает тебя своей монотонностью, как плащ одинокого путника внезапно встретившегося на пути. Тихий, струящийся без летней бесшабастности без гроз, ударов молний, барабанной дроби по крыше. Осенний дождь похож на шорох атласного платья, скользящего по мраморным ступеням. Он льется на землю торжественно и тихо, как густое, зрелое вино в бокал. А его редкие капли, ударяющие о водосток, похожи на цокот каблучков незнакомки, промелькнувшей за окном в блике фар.
Кот, словно в такт её внутреннему танцу, выгнулся и, оставив на запотевшем стекле след ворсинок, улёгся на другой бок. Она улыбнулась его меланхолии, растекающейся сладкой патокой из ставших медово- янтарными кошачьих глаз:
- Согласись, осень просто обязывает творить,-как бы уточнила она у него, дорисовывая к выписанному кошачьей спинкой пейзажу, шапочки зонтиков, выныривающих из тумана, как распустившиеся георгины:
- Осень, великий Даритель. Она царственно ступает, оставляя за собой дорожку из золота. Золота столько, что запросто можно удовлетворить потребности всех нищих душой. Червонцы, дукаты, соленое пиратское и обжигающее огнём цыганское, веницианские величественные цехины, дышащие горячим танцем динары…Берите, берите их в свои дома, ладони. Заносите охапками, спасая от колёс времени, вминающих пламя золота в дорожную грязь.
Ах, мой друг,-она опять погладила кота,-не видят богатства нищие духом, не могут разбогатеть люди, закрыв сундучки сердец. Да, мой друг. Быт поглощает сказку. Из тыквенных карет варят кашу, а принц обдает Золушку грязью из лужи, спеша на работу в своём авто. Вот и уходит чудо. Только шлейф едва осязаемого запаха, будоражащего чувства послезвучием из горечи мокрых листьев, потухших костров и таинственности хризантем, раскрывающийся на намокшей под дождём коже, будет напоминать об осени.
И ещё долго мужчины, прикрывая глаза, будут искать на волосах своих спутниц эту вуаль свежести и чистоты, дерзости и нежности, хрупкости и силы, яркости и пастели, аристократизма классики и урбанизма современности.
Кот, прикрыв один глаз, философски смотрел на мокрый, серый мир, гудящий за окном. Там на остановке мокла одинокая фигура в плаще. Растрёпанные волосы, гнущийся от ветра зонт…
-Да, да,мой друг, ты абсолютно прав,-она так же прикрыла один глаз ладошкой,- мы сегодня с тобой проговорили, и не сделали ни одного осеннего чуда, -засмеялась она,-смотри!..
…Мир за окном существенно изменился. Высокие замки удивляли витражами, золотые купола соборов соревновались с солнцем ослепительным блеском, а над разноцветными крышами домов, сновали маленькие феи и эльфы.
Эльфы были в смешных остроносых ботиночках с пряжкой из трилистника, в прелестных алых шапочках с кисточками, с которых капала краска, растекаясь в радугу. И вот уже мир блистал семицветьем, зачаровывая и удивляя. Эльфы держали в руках ключи от сердец и фонарики со светом родственных душ.
Феи бесконечно тыкали палочками в проезжающие автомобили, превращая их в изящные кабриолеты, кареты, вагонеты, фаэтоны и экипажи. А эльфы, подлетая к спешащим по тротуарам людям, освещали фонариками души, помогая увидеть родственную и подбирали ключики, чтобы раскрыть сердца.
Одинокая фигура в плаще, мокнущая под дождём стала прекрасной принцессой в парчовом золотисто-бирюзовом платье и, о чудо, к ней подъехало несколько карет, а услужливые принцы предлагали ей укрыться от дождя именно в их экипажах.
Она всматривалась в их лица, как бы стараясь увидеть хоть одно знакомое. Секунда, и улыбка озарила ее лицо. Она узнала его, а он узнал её. И вот уже феи вели их друг к другу, сплетая узоры из нити влюблённости. Потом они вышьют из этой нити их имена на покрывале судьбы. А чуть припоздавший эльф, открыв их сердца, улетал, нанизывая ключики на свою волшебную связку…
…Сидящая на подоконнике девушка счастливо рассмеялась, а кот грациозно потянувшись, потёршись о её руку, как бы выразил восхищение и благодарность от проделанной работы.
Дверь в комнату скрипнула.
-Родная моя, как ты,-спросил вошедший в комнату мужчина,- ты закончила картину? У тебя совсем остыл чай. Я принёс тебе горячий.
Он, подойдя к подоконнику, обнял её за плечи. Кот недовольно посмотрел на него.
-Грэй, разбойник,не ревнуй,-он погладил кота.
-Родная моя, посмотри, на улице вдруг утих дождь, так светло и тихо, может быть погуляем,-спросил он.
-Да,-улыбнулась она,-только давай возьмём мольберт.
-Тебе ещё не надоело рисовать осень,-улыбнулся он.
-Любимый, осени много не бывает,-рассмеялась она.
Он взял её на руки и перенёс в стоящее в комнате инвалидное кресло. Кот тут же спрыгнув с подоконника, уселся на руках художницы. Мужчина аккуратно сложил мольберт и, наклонившись, поцеловал девушке волосы:
-Я так люблю твой запах,- закрыв глаза, он, едва прикасался губами к облаку её волос,- мне кажется, ты пахнешь, как осень, таинственно и величественно. Пойдем гулять, моя золотоволосая королева?!
Они ушли, а на подоконнике, ожившей сказкой осталась картина, на которой девочка и кошка, искали среди городской суеты тех, у кого сердце было заперто на ключ.
Немає коментарів:
Дописати коментар