Особенно ему нравилось смотреть, как борясь с надвигающимися сумерками, город, отказываясь подчиняться темноте ночи, расцветал миллионами огней. Они вспыхивали один за одним: голубые, зелёные, жёлтые, белые, красные, оранжевые, фиолетовые, превращая город в сказочный цветик-семицветик.
Никита много раз просил воспитателя рассказать про цветок и его из-за этого даже стали называть Никита-цветик-семицветик, но он не обижался.
Он бы загадал только одно желание. А цветок передал бы друзьям, чтобы они тоже смогли загадать своё желание. Лепестков ведь семь. А значит ещё шесть друзей были бы счастливы.
Своё желание Никита давно нарисовал, чтобы не ошибиться, не растеряться и не струсить, если что. Он хранил сложенный тетрадный листок в пластмассовой скорлупке от «киндер-сюрприза», который попался ему среди новогодних сладостей.
Когда он научиться писать, он его еще и напишет. Своё желание. Красивым, ровным почерком, как у воспитательницы.
Когда она что-то писала, Никита становился рядом и смотрел, как рождаются слова, ложась на бумагу чудными завитушками, как будто это и не буквы, а сказочные цветы, сплетались в удивительном танце.
Он очень хотел научиться писать. И читать. И рисовать. И строить башенки из кубиков. И замки из песка. И еще многим, многим нужным и разным вещам. Это была часть желания. Только он бы не стал портить весь цветок. Он бы научился сам. А лепестки-желания сохранил.
Город стал для него далёкой сказочной страной, с непонятным гулом, шумом машин, звуками музыки, и подпирающими небо высокими домами, которая манила и одновременно пугала его. Манила, ведь там, в этом многоцветье огней и каменных нагромождений жила его мама. Он знал это. Иногда он даже представлял, что мама заперта в одну из этих стеклянных башен, поэтому и не может прийти к нему. И это не блики заходящего солнца, а огненный дракон, стерегущий её в заточении. Ради мамы и её свободы, Никита готов был сразиться с этим драконом, но честно признавался себе в том, что он ещё мал.
Никита никогда не видел свою маму, но всегда был уверен, что смог бы узнать её из многих проходящих мимо, заходящих к ним, и даже снившихся ему мам.
Однажды к нему приходила мама-весна. Она была удивительно милой и светлой. С большими серо-зелёными глазами и длинными светло-каштановыми волосами. От неё пахло молоком и свежестью. Ласковая и добрая, как все мамы. Она погладила его по голове, и он уже хотел её обнять, но вдруг с удивлением обнаружил, что в её животике, мирно спит малыш. Крохотный и беззащитный. Никита помахал ему ручкой, и малыш, проснувшись, помахал ему своей. Тогда Никита отошёл от этой мамы. Она принадлежала другому ребенку, и он не хотел мешать. Он понял, что это не совсем его мама. Хотя она ему понравилась, и он долго плакал в саду от отчаяния.
Он ждал. Вглядывался сквозь прутья забора, в далёкий и шумный город, и ждал.
Потом к ним в группу пришла мама-лето. Шумная, весёлая, в ярком сарафане и больших разноцветных бусах, похожая на тот разноцветный мир, который и манил, и одновременно отпугивал Никиту.
Понаблюдав за мамой-летом, он решил, что всё же и это не его мама. Ему будет не комфортно с ней, хотя, возможно и весело.
А потом он встретил маму-зиму. Красивую, грациозную, в белой пушистой шубке, и смешной шапочке с ушками, с розовым носиком и голубыми глазами. Мама-зима завораживала своим сиянием и каким-то глубоким, грустным величием, больше похожим на усталость.
Когда она погладила его по щеке неожиданно тёплой рукой, Никита увидел в её глазах замерзшие слезы. Тогда он сжался, боясь, что она окажется его мамой. Но она прошла мимо, словно скользя над землёй и царственно давая распоряжения, снующим возле неё людям.
Тогда, после её ухода, громко плакала Настя. Она узнала в ней свою маму, но мама не узнала её.
Никита не переставал верить и ждать. И вот однажды, когда он снова стоял в саду и, наблюдал за заходящим солнцем, к нему подошла Она и присев, протянула сквозь холодные металлические прутья руки, пытаясь его обнять. Она что-то шептала ему, держа его за руки, и пытаясь согреть маленькие ладошки своим дыханием, но из всех слов Никита запомнил только одно: «Я скоро за тобой приду».
На ней было красное пальто, а в руках красный зонт. Её карие глаза, обрамленные густыми черными ресницами, и струящиеся из под берета каштановые локоны были похожи на лучики солнца. Но не раннего и стеснительно- весеннего, больше похожего на руки младенца, первый раз пробующего на ощупь лицо своей мамы, не летнего, жаркого, обжигающего и дразнящего, зовущего резвиться и прыгать до изнеможения, не теплые, угасающие лучики, усталого зимнего солнца, которые сами требуют тепла и заботы.
Лучики, идущие от прекрасной незнакомки, были самыми теплыми их всего тепла, что видел он в своей маленькой жизни. Они касались его рук, боясь обжечь и боясь недосогреть. Мягкие, осторожные, заботливые и пахнущие чем-то вкусным. Тогда он понял, его мама-осень.
Если бы у него был сказочный цветок, он оторвал бы всего один красный лепесток и загадал желание, чтобы они с мамой всегда были вместе. Больше он ничего не хотел. Остальные лепестки он бы отдал другим детям, которые тоже хотели найти свою маму. А читать и писать, строить дома, растить деревья и выращивать для мамы прекрасные цветы он научился бы сам.
Именно это желание он и нарисовал на тетрадном листе, аккуратно сложенном и спрятанном в пластмассовые скорлупки «киндер-сюрприза»: он, мама, дом, сад и цветы, а еще (это Никита дорисовал позже) большая рыжая собака, как та, что приходила к ним в детский дом, стоящий на окраине большого, шумного и разноцветного города…
Немає коментарів:
Дописати коментар